Навстречу демократическому пакту

Кирилл Телин

Демократия и идентичность: корреляция в условиях неопределенности

Кандидат политических наук, МГУ им. М.В. Ломоносова,
публикация 31 января 2013 года на сайте Мир и политика.

В последние годы дискуссии о форматах демократии и методах ее становления – иначе говоря, некоем «демократическом транзите», если использовать устоявшуюся терминологию политической науки, - становятся все более и более острыми.
Это связано с достаточно широким спектром причин объективного и субъективного характера, к числу которых относятся, например, как операционные риски выработки и реализации политического курса, так и общее усложнение государственных функций ввиду продолжающегося процесса глобализации и развития информационных технологий.
Вместе с тем, общим местом политической науки считается проблема определения детерминант демократического транзита, то есть тех переменных, – институтов, социальных подсистем или конкретных методов и форм политического участия – динамика которых была бы критически важной для трансформации всей системы и режима как ее текущей конфигурации. Поразительно, но при общем и вполне устоявшемся понимании важности подобной задачи и определенном, пусть и лишенном системного единства, методологическом пространстве политической науки современные исследователи так и не сошлись во мнениях относительно означенных выше детерминант. Р. Даль , например, полагал, что плюрализм и многовластие подкрепляются массовостью и «конкурентностью» политики, а следовательно, перечнем обстоятельств, подкрепляющих данные явления, Д. Норт считал, что важнейшую роль играют неформальные правила и практики, а современные институционалисты, такие, как В. Попов , полагают, напротив, что центральным звеном любого транзита, подобного демократическому, является готовность формальной институциональной среды адаптироваться к новым условиям. Полярность приведенных позиций, вместе с тем, наилучшим образом иллюстрируют различные реформистские усилия, предпринимаемые национальными правительствами для обновления и даже, можно сказать, «перезагрузки» своих политических систем во избежание трансформацией, стимулируемых извне. Зачастую они носит противоречивый и неоднозначный характер, который, вместе с тем подкрепляет ключевой тренд мирового развития: сегодня необходимость институтов представительства и участия отрицается лишь оттесняемыми на маргинальные позиции консерваторами-традиционалистами, продолжающими интерпретировать политический процесс в сакральном или агностическом ключе. К примеру, под влиянием событий, получивших название «арабской весны», в 2012 г. произошли политические реформы в таких странах, как Оман (децентрализация власти), Иордания (смена правительства) и Алжир (либерализация и отмена действовавшего почти 20 лет чрезвычайного положения) – мягко говоря, далеко не образцовых с точки зрения следования нормам западной либеральной демократии и склонных скорее к консерватизму «подданнической» или «приходской» политической культуры.
Институциональный же транзит, вероятно, - вообще наиболее актуальный прикладной сюжет любой политической практики, а в особенности сопряженной с глобальными трендами и заимствованием моделей, воспринимаемых в качестве экзогенных для конкретной государственной системы. Несомненно, это связано, в первую очередь, с характеристиками института как центрального звена любой современной государственно-управленческой системы, но вместе с тем, сегодня заимствование институтов и нормативных предписаний воспринимается несколько иначе, чем еще полвека назад, что определяется возросшим проникновением корпоративизма в саму логику государственного строительства. Так, концепции нового публичного менеджмента или «политических сетей», в некоторых странах (США, Эстония, Великобритания, государства Северной Европы) непосредственно применяемые на практике, превращают некогда монолитную среду государственного суверенитета в дискретное пространство, где институциональные заимствования являются лишь отправной точкой для развертывания крайне сложной спирали социально-экономических и политико-управленческих процессов – схожие процессы происходят и в других странах, стремящихся к укоренению «передового» опыта развитых государств. Институциональный обмен становится мощным внутренним мультипликатором всей управленческой системы.
Даже на уровне общественного мнения и сознания институционально-нормативное заимствование имеет острое и актуальное звучание – ввиду популярных апелляций политиков и к международному опыту, и, напротив, к национальным особенностям, отчего-то противопоставляемым более глобальным вопросам. Почему по итогам трансформационных процессов в Польше или Чехии произошло качественное обновление политического корпуса, а в России или Белоруссии этого не произошло? От чего зависит эффективность ретрансляции на одной национальной почве политических теорий и практик, успешно апробированных в других государствах? Все эти вопросы остаются довольно дискуссионными, чтобы привлекать внимание как отдельных исследователей, так и достаточно солидных научных и академических учреждений.
Естественно, при изучении данных вопросов стоит учитывать опыт, накопленный каждой из представленных выше концепций – и определенную политическую культуру, присутствующую в том или ином сообществе; элиминация подобных моментов может приводить к масштабной организационной ловушке, сопровождающей любые решения, кажущиеся рациональными – т.е. выводимыми из некоего внешнего коллективного стандарта полезности. Инкрементальные требования, между тем, решают лишь часть проблемы, поскольку не образуют понимания критических параметров и переменных «демократического транзита», а ведь именно этот вопрос, как уже отмечалось выше, является, пожалуй, важнейшим – примерно так же, как Д.М. Бьюкенен считал определение «правил игры» важнейшей составляющей политического процесса.

Можно вспомнить замечание, сделанное отечественным исследователем А.Ю. Мельвилем и праксеологизирующее подобный тезис в отношении трансформации политического режима, В своей работе для проекта «Политический лексикон» Мельвиль отмечает, что «во многих случаях успешных демократизаций выход из политического тупика обеспечивала не победа одной из противоборствующих политических сил, а оформление своего рода пакта (типа хрестоматийного пакта Монклоа в Испании) или серии пактов, устанавливавших «правила игры» на дальнейших этапах демократизации и предоставлявших определенные гарантии «проигравшим», что подчеркивает значимость для демократического проекта некоторых общих ценностей, вокруг которых может выстраиваться не только взаимодействие конкретных политических сил, но и вся система потенциальных связей и интеракций.
Вне всяких сомнений, подобный «общественный договор» имеет колоссальное значение для демократической трансформации – но лишь при том условии, что все его участники в должной мере представляет себе смысл установления коллективных правил и цель самой трансформации, в той или иной степени разделяя ее. Для достижения же подобного состояния исключительно важное значение имеет посылка, часто не рассматриваемая исследователями, - а именно коллективная идентичность, формирующая основной пласт базовых ценностей.
Обращаясь к российскому и даже (в широком смысле слова) постсоветскому опыту, стоит заметить, что и каждое из государств на территории бывшего Союза пытается составить себе полноценный национальный проект со свойственными именно таковым проектам мифологемами, образами и историческими традициями, а также своеобразными представлениями об общественном сознании и менталитете. Прибалтийские республики активно пересматривают прежний исторический контекст, вступая в зону дипломатического конфликта с российскими властями, активно защищает языковую и историческую самобытность, страны Средней Азии пытаются дополнить устоявшиеся этнические представления идентичностью, сформированной на основе примитивнейшей из ассоциативных моделей – модели подданства («елбасы» Н. Назарбаев в Казахстане, феномен «баши» в Туркменистане, культ личности Э. Рахмона в Таджикистане и пр.). Американский экономист М. Спенс в своей книге «Следующая конвергенция» отмечает, что большинство жителей наиболее динамично развивающейся экономики мира – Китая - идентифицирует себя как «хань», и это «самоопределение – отчасти скрытый, но ценный актив, используемый в коллективных действиях и в государственном управлении»; более четкую характеристику – и одновременно характерный, но сложный пример, - трудно вообразить.
В исследовательском поле демократического транзита можно представить более яркие и простые примеры, с достаточной степенью убедительности иллюстрирующие посылку о полезном влиянии устоявшейся идентичности на процесс трансформации; к числу таких можно отнести Чехию, Польшу, отчасти Вьетнам и другие системы, где авторитарный режим скорее нарушал логику развития политического пространства, а национальное самосознание выступало в качестве «плодородной почвы» для развития демократических институтов. Пример же Китая и, к примеру, соседней Индии, как демократизация до сих пор сопровождается противостоянием со значимыми элементами идентичности, крайне важен для принципиального и честного исследования корреляции между наличием достаточного четкого алгоритма идентификации, выражающегося через национальный проект или консенсусный набор культурно-исторических ценностей, и успешным развитием представительных учреждений и институтов участия.
Как уже отмечалось, несмотря на серьезные дискуссии внутри политической платформы плюралистов и демократов, большинство исследователей сходятся в одном –  для стабильного укоренения и развития демократии необходимо стройное и системное агрегирование коллективных мнений и хотя бы относительная свобода их артикуляции (выражения).

Фото:  http://zyalt.livejournal.com/491146.html

Современные политики довольно часто обращаются к терминам и понятиям, подразумевающем некоторые национальные традиции в интерпретации демократического строя и методов его инкорпорирования в политическую среду; в России наиболее популярным из таких концептов является т.н. «суверенная демократия». Без сомнения, любой политический режим, будь он авторитарным или демократическим, тоталитарным или допускающим максимальную степень плюрализма, должен соответствовать запросу и потребностям того общества, с которым он связан, а суверенитет должен быть значимой ценностью, стоящей в основе национальных интересов, понимаемых как потребности и интересы, необходимые для воспроизводства и поддержания идентичности общества. Однако сегодня, вероятно, уместнее говорить и об обратной зависимости: ни одно государство не может обеспечить устойчивое поддержание своего суверенитета без обращения к публичной политике, ее правилам игры и, если говорить шире, демократическим механизмам, стоящим в основе современного политического участия.

Судьба России в XXI веке

Философия блога.

Петербургские политики и в настоящее время внимательно следят за судьбой России, помещают в этом сетевом журнале свои ссылки на интересные сообщения в Интернете, наблюдения, статьи, предложения, газетные вырезки, заметки.
Каким государством станет Россия в 21 веке: анархия, деспотия, монархия, олигархия, демократия или, может быть, клерикализм?

Стань постоянным читателем этого блога.

Блог придуман после выборов в декабре 2011 года, которые, по мнению наблюдателей, были сфальсифицированы.
Народ возмутился пренебрежением его мнением и вышел на массовые демонстрации протеста. Авторы статей в этом блоге философ Лев Семашко, юрист Сергей Егоров, журналист Александр Сазанов, политик Павел Цыпленков, общественник Юрий Вдовин, действительный государственный советник Леонид Романков, культуролог Сергей Басов в те тревожные дни сделали соответствующие заявления.

На страницах этого дневника - публикации о истории, культуре, политике, финансах, войне, экономике:

• Сергей Егоров. Судебная реформа: три главных направления.
• Сергей Басов. Конституция по-человечески.
• Павел Цыпленков. Хроника антисоветского переворота.
• Юрий Вдовин. Одичание – очередной виток в истории России?.
• Лев Семашко. Si vis pacem, para bellum (боимся войны).

---

Судьба революционных реформ в книге
«Колбасно-демократическая революция в России. 1989-1993»

The Fate of Russia in XXI Century

Information about this site.

Petersburg politics convocation (powers from 1990 to 1993) currently closely follow the fate of Russia, publish in this blog his Notes, Offers, press clippings, articles, links to interesting posts on the Internet, observation.
What kind of state will become Russia in the 21st century: oligarchy, monarchy, democracy, despoteia, anarchy or, perhaps, clericalism?

Sign in and follow this blog.

Blog launched after the election to representative bodies in December 2011, which, according to observers were rigged.
The people protested usurpation and went Square in Moscow and St. Petersburg. Deputies of in December 2011 made declarations.

On the pages of this online journal you will find interesting articles:

• Yu.Vdovin. Challenges and priorities of the XXI century.
• A.Sazanov. Editorial. TV manure.
• P.Tsyplenkov. «Yes-yes-no-yes» 20 years later.
• S.Egorov. Escape from Soviet mythology.
• S.Basov. Alternative Election philosophy.
• L.Semashko. Vladimir Putin - a historical reformer of the 21st century.

---

The fate of the revolutionary reforms in the book
« Sausage-democratic revolution in Russia. 1989-1993»