вторник, 27 октября 2015 г.

К вопросу о беспорядках в Черногории

Цветная революция наоборот

27.10.2015
Кирилл Харатьян
Нет никаких сомнений, что Россия играла и играет активную роль в организации акций протеста против правительства в Подгорице.

Мило Джуканович, Премьер-министр Черногории

Крошечная Черногория, 600 с небольшим тысяч населения, несколько лет была надеждой некоторой части патриотически неустойчивых россиян. Одни купили там недвижимость – цены невысоки, море чисто, язык понятен, религия православная, итальянское прошлое ясно проступает, визы не надо. Другие развернули там коммерческую деятельность – в сфере той же недвижимости или финансового консультирования, а еще дизайна и проч.: опять-таки, цены невысоки, бюрократия преодолима, а в скором будущем маячит Европейский союз – два месяца назад урегулирован наконец территориальный спор с Боснией и Герцеговиной за 8 кв. км на адриатическом побережье.

Русское нашествие черногорцы, говорят, встретили сначала с радостью – деньги же; потом немного оторопели: страна спокойная, даже немного сонная, нет пассионарности соседней Сербии; потом попривыкли, научились извлекать пользу. События на Украине у части черногорских политиков вызвали конспирологический страх: русских в стране уже много, не явятся ли защищать их?

Мы отсюда хорошо понимаем, что не явятся, т. е. не явимся; однако курс на сближение с НАТО, объявленный черногорским руководством, стал выглядеть как-то более оправданным. Российское же руководство как-то всегда боится НАТО – хотя до событий на Украине у этого, по-советски говоря, агрессивного блока и войск-то толком в Европе не было. В духе новой внешней политики, когда Россия должна показывать козу западным партнерам везде, где только возможно, черногорское стремление в НАТО выглядело предосудительным; министр иностранных дел России предупреждал черногорцев еще в 2011 г.: «Наше отношение к расширению НАТО хорошо известно и не зависит от конъюнктурных соображений или географического вектора. В основе этой позиции России – опыт, связанный с последствиями, к которым приводили очередные волны расширения [НАТО] в политическом и военном планах, в том числе приближение военной инфраструктуры альянса к российским границам». Насчет близости Черногории к российским границам неплохо сказано.

Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков счел заявление Мило Джукановича об участии России в протестах оппозиции очередной демонизацией России. А вот комментатор «РИА Новости» по имени Ростислав Ищенко назвал происшедшее «цветной революцией наоборот». Не могу вообразить, будто «РИА Новости» печатает нечто не совпадающее с государственной точкой зрения, так что позволю себе такое вот личное мнение: цветные революции, по версии российского руководства, всегда инспирированы американцами, значит, антиамериканская цветная революция инспирирована той единственной силой, что честно противостоит им, – Россией. А в чем состояло инспирирование – да Бог весть!

Только вот кажется, что таким способом расширения НАТО не предотвратить.

Источник: www.vedomosti.ru

Протопресвитер Александр Шмеман: Судьба России и ее культуры почти всегда решалась на верхах

Протопресвитер Александр Шмеман | 06 октября 2015 г.
В архиве Владимира Варшавского, переданном его вдовой в Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына, обнаружились тексты радиобесед прот. Александра Шмемана, не вошедшие в двухтомник, выпущенный издательством ПСТГУ. Этот цикл бесед под общим названием "Основы русской культуры", к сожалению, не полон: не хватает первых двух бесед и найти их не представляется возможным. Цикл был подготовлен к печати научным секретарем ДРЗ М.А. Васильевой и зав. отделом музейного и архивного хранения ДРЗ Е.Ю. Дорман и опубликован в «Ежегоднике Дома русского зарубежья имени Александра Солженицына» за 2012 год.
Протопресвитер Александр Шмеман: Судьба России и ее культуры почти всегда решалась на верхах

Парадоксы русского культурного развития: минимализм

В прошлой беседе об основах русской культуры мы говорили о максимализме как одном из характерных свойств или даже парадоксов русского культурного развития. Максимализм этот мы связываем с византийско-христианскими истоками русской культуры, которые придали ей устремление к достижению нравственно-религиозного совершенства, оставляющего в тени, где-то на второстепенном плане, сознание о необходимости будничной, планомерной и всегда неизбежно ограниченной культурной «работы».
Но, как хорошо известно, максимализм довольно легко и почти всегда уживается с минимализмом. Если кто-либо хочет слишком многого, всего, несбыточного, он сравнительно легко, при невозможности достижения этого «всего», примиряется с «ничем». «Немного», «кое-что» кажутся ему ненужными, половинчатыми, не заслуживающими интереса и усилия. [Так, в известной мере, случилось и в русском культурном развитии, и на черту эту в нашем национальном облике – «все или ничего» – часто указывают историки и критики русской культуры; она, эта черта, часто служила одной из тем художественной литературы.] (Здесь и далее текст, вычеркнутый в машинописи, помещен в квадратные скобки – Ред.)
Стопроцентность в утверждениях приводит к стопроцентности и в отрицаниях; поляризацию эту можно проследить у нас во всем развитии национального самосознания. Так, например, истории государственного и культурного созидания Московской Руси соответствует и противостоит история постоянного «размывания» ее изнутри отрицанием, уходом, отвержением. Когда во второй половине XV века сформировалось московское государственно-национальное самосознание, оно сразу же облеклось в предельно-максималистическую идеологию Третьего Рима, единственного, последнего, чистого православного Царства, после которого — «четвертому не бывать».
Но этому максималистическому самоутверждению и самопревозношению примерно в то же время сопутствовал и своеобразный культурный нигилизм. С этой точки зрения очень характерной была так называемая «ересь жидовствующих», завладевшая тогда в сущности почти всей верхушкой московского общества того времени. Поразительна была в этом увлечении легкость отрыва от родного предания, какое-то настойчивое, почти страстное желание порвать со всеми привычными критериями веры, мысли, культуры и перевоплотиться в нечто совершенно противоположное.
Новгородские и московские протопопы, цвет и оплот тогдашнего образованного слоя, тайно меняли свои русские имена на еврейско-библейские, этим как бы отрекаясь от самой своей личности. Это было в сущности беспрецедентное, загадочное явление, но оно сравнительно легко объясняется особенностью русской культуры: в ней есть повторяющееся стремление выйти из истории, из «деятельности» или, во всяком случае, свести свою деятельность к минимуму ради некоего потустороннего идеала, который в истории, в нашей земной жизни, в нашей «деятельности» все равно не осуществим.
Минимализм в русском культурном развитии проявляется больше всего в упорном сопротивлении каким бы то ни было переменам, самой идее реформы, улучшения, развития. Есть своеобразный привкус анархизма, антиисторизма и квиетизма в писаниях Нила Сорского, главы движения «нестяжателей» — движения, протестовавшего не только против «стяжательства» церкви, монастырей, духовенства, но и против самой идеи какой бы то ни было исторической ответственности, какого-либо «дела» в истории.
В том же XVI веке поразительной и показательной была трагическая судьба Максима Грека, приехавшего на Русь по официальному приглашению для творческой критики московской культуры. В Москве он встретил со стороны духовенства почти стихийное сопротивление и вражду, и фактически вся его жизнь там прошла в духовном заключении. Отмечена в истории и пассивность огромной части населения в критические годы Смутного времени, словно «самоустранение» этой части от ответственности за национальную судьбу.
«Народ безмолвствует». Это заключительное замечание в пушкинском «Борисе Годунове» относится не только к факту невозможности для народа в те годы нарушить свое безмолвие, но и к нежеланию его нарушить. Судьба России и ее культуры почти всегда решалась на верхах, кучкой убежденных вождей и активистов, усилия которых часто наталкивались не столько даже на вражду, сколько на равнодушие низов. Причем симпатии массы часто оказывались на стороне не созидателей и реформистов, а отрицателей, скептиков и своеобразных исторических и культурных минималистов.
Так, например, вожди раскола XVII века во главе с протопопом Аввакумом были не темные, невежественные люди: они принадлежали к цвету московского общества, к носителям его самосознания. Их сопротивление, тем не менее, было направлено не на эксцессы никоновской реформы: они отвергали саму эту реформу. «Положено до нас, лежи оно во веки» — эта фраза была не выражением традиционализма и консерватизма, а отрицанием истории и исторической деятельности.
Религиозный максимализм часто оборачивается историческим и культурным минимализмом. И необходимо признать, что Церковь, носительница русской культуры,  в допетровском обществе была и главным фактором культурного минимализма, но он не исчез и после петровской революции, которая почти насильно навязала России культурную традицию и культурные навыки Западной Европы. Правда, нечеловеческими усилиями Петра Великого в России был создан культурный слой, в очень короткий срок в свою очередь создавший великую и блестящую культуру. Но уже начиная с Пушкина каждый, кто задумывался над судьбой этой культуры, не мог не признать парадоксальности ее существования как бы вопреки той среде, тому обществу и стране, для которых она создавалась.
Своеобразным культурным минимализмом в России была заражена не только государственная власть, но само общество, постепенно все больше и больше противопоставлявшее себя этой власти. Пушкин заметил: «В других землях писатели пишут или для толпы, или для малого числа. У нас последнее невозможно, должно писать для самого себя».
Характерно, что в длительных и страстных раздумьях и спорах о своей стране, о смысле в истории, о целях ее существования,  в спорах, которыми отмечена вся интеллектуальная жизнь России, каким-то образом почти никто не отожествлял Россию с уже созданной, уже существующей русской культурой. Начавший этот спор в XIX веке Чаадаев, например, назвал Россию белым листом бумаги, на котором ничего не написано.  Но свои «Философические письма» он писал тогда, когда было написано уже большинство произведений Пушкина, Баратынского, Жуковского, а до них — Державина. Чаадаев этого как бы не заметил, и для него Россия оставалась лишь чем-то чаемым, будущим — «возможным» в будущем.
Хомяков и славянофилы сущность России видели либо в прошлом, либо в народе, непричастном культуре. И даже Достоевский в своей знаменитой Пушкинской речи хвалил его не столько за подвиг создания культуры, сколько за некий таинственный дар «всемирной отзывчивости» и представлял его, главным образом, как пророка некоей будущей мессианской, осуществленной Россией эры.
Чем другим, как не странным же равнодушием к культуре как таковой, к ее традиции, к ее качеству можно объяснить тот факт, что после Пушкина, после Лермонтова и Тютчева целое поколение могло восхищаться поэзией Надсона? Тот же Пушкин, размышляя о равнодушии русской публики к драматическому искусству, очень метко писал: «Значительная часть нашего общества слишком занята судьбой Европы и отечества… слишком глубокомысленна, слишком важна… чтобы принимать какое-нибудь участие в достоинстве драматического искусства, к тому же русского…» Он мог написать «искусства вообще».
Повторяем, эти явления проистекали отнюдь не от необразованности или некультурности, а от странного максимализма надежд и ожиданий, мешавшего связывать эти надежды с существующим культурным трудом и всемерно помогать ему. Но, конечно, своего наивысшего предела и выражения этот культурный максимализм достиг после окончательного оформления русской интеллигенции в своего рода освободительный революционный «орден», — с параллельным ему оформлением противоположных ему «охранительных сил». И здесь, и там подлинная культура оказалась как бы просто выброшенной из иерархии ценностей. «Буревестнику» Горького в кругах интеллигенции противостояла поэзия К.Р. — великого князя Константина Константиновича, разучивавшаяся в кадетских корпусах. Польза, просвещение и освобождение, с одной стороны, слава отечества с другой в равной степени исключали культуру как составную часть и основу и просвещения, и славы.
Все это подсказывает выводы, важные для понимания и сегодняшних споров и исканий. В русском культурном самосознании понятия «Россия» и «русская культура» в сущности никогда не получили общепринятого, бесспорного, не подлежащего пересмотру содержания. Синтез осуществлен не был — поэтому, с одной стороны, и шел вечно продолжающийся спор об этих понятиях. А с другой стороны, обращает на себя внимание страстность этого спора, характерная для него на всех его этапах, поляризация, крайности. Для одних из понятий «Россия» и «русская культура» все еще выпадают Герцен, Белинский, Чаадаев,  а для других, в равной степени,  — Хомяков, Соловьев и Леонтьев. Славянофилы, во все новых и новых их воплощениях, громят западников; западники все ещё неспособны услышать и понять славянофилов. И это потому, что «максимализм», еще неотъемлемый от русского самосознания, все еще как догму принимает примат «политики» над культурой и оказывается по существу неспособным к культуре, то есть неспособным к тому, чтобы в совокупности исканий и достижений, в духовном мире, созидаемом каждой нацией, увидеть единственный возможный критерий, а также и содержание «политики».
Если бы русской культуры не было как давно осуществленного и реального мира, обо всем этом можно было бы не говорить. Но она есть, и именно она составляет сердцевину, лучшую и неуничтожаемую сущность России. Вот почему, не преодолев своего культурного и максимализма, и минимализма, по существу дальше двигаться невозможно.

Ермолаев: Нас ждет второй этап социальной революции, который будет жестче Майдана

Стране необходима перезагрузка власти и глубокая конституционная реформа, иначе возможны социальные бунты, считает политолог

<p>Андрей Ермолаев. Фото: А.Яремчук, "Сегодня"</p>
Андрей Ермолаев. Фото: А.Яремчук, "Сегодня"

Низкая явка избирателей на прошедших выборах для страны, переживающей социальную революцию в условиях нищеты, провалившегося либерального курса и низкого рейтинга правительства является признаком начала реставрации ранее свергнутого режима. Об этом в эфире программы "Свобода слова" на телеканале ICTV заявил Андрей Ермолаев, директор института стратегических исследований "Новая Украина".

"Почему я это называю "реставрацией"? Потому что в действительности власть сейчас консолидируется как раз на уровне бюрократии и политической номенклатуры", – сказал эксперт.
Ермолав считает, что страну "ждет второй этап социальной революции".
"С революцией и демократией нельзя шутить, потому что революция и демократия наносят ответный удар. К сожалению, нас ждет второй этап социальной революции, который будет куда более жестким, чем события Майдана. И нести ответственность будут те политические силы, которые сейчас реставрируют старый режим в новой оболочке", – высказал свое мнение Ермолаев.
По его мнению, "на волне нищеты, голода и революционной рефлексии в Украине возможны социальные бунты, которые возглавят новые радикальные лидеры без серьезной политической позиции".
"Чтобы этого не произошло, необходимо избежать социальных потрясений этой зимой, провести глубочайшую конституционную реформу (включающую, в том числе, децентрализацию) и перезагрузить национальную власть", – считает Ермолаев.
Читайте также:
В ЕС высказали свои претензии к выборам в Украине
Где будет самый «горячий» второй тур выборов и какие партии набрали больше голосов
МВД проверит причастность главы ЦИК к срыву выборов в Мариуполе

Судьба России в XXI веке
Философия блога.

Депутаты Ленсовета 21 созыва и сегодня озабоченно следят за судьбой России, публикуют в этом блоге свои статьи, заметки, газетные вырезки, наблюдения, ссылки на интересные сообщения в Интернете, предложения.

Блог придуман после выборов в представительные органы власти в декабре 2011 года, которые, по мнению наблюдателей, были сфальсифицированы.
Народ возмутился пренебрежением его мнением и вышел на площади в Москве и Петербурге. Авторы публикаций в этом блоге политик Павел Цыпленков, общественник Юрий Вдовин, автор концепции сферной политики Лев Семашко, искуствовед Сергей Басов, петербургский адвокат Сергей Егоров, писатель Александр Сазанов, действительный государственный советник Леонид Романков в декабре 2011 года сделали соответствующие заявления.
Каким государством станет Россия в 21 веке: олигархия, анархия, демократия, монархия, деспотия или, может быть, гуманизм?

На страницах этого сетевого журнала вы найдете интересные статьи:



Новейшая история России в книге
«Колбасно-демократическая революция в России. 1989-1993»

The Fate of Russia in XXI Century
Information about this site.

What kind of state will become Russia in the 21st century: despoteia, democracy, monarchy, oligarchy, anarchy or, perhaps, humanism?
Blog created after the election to representative bodies in December 2011, which, according to lost parties were rigged.
The people protested usurpation and went Square in Moscow and St. Petersburg. Deputies of in while made declarations.
A group of deputies of Lensoviet 21 convocation today closely follow the fate of Russia, publish in this online journal his press clippings, Notes, articles, Offers, links to interesting posts on the Internet, observation.

On the pages of this Blog you will find interesting articles:



The fate of the revolutionary reforms in the book
« Sausage-democratic revolution in Russia. 1989-1993»

на

Комментариев нет:

Отправить комментарий